Неточные совпадения
— Чему дивиться, что ты связал себя клятвенным обещанием, когда вся Москва сделала то же самое. Да вот хоть, например, князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский изволил мне сказывать, что сегодня у него в дому сберутся здешние бояре и старшины, чтоб выслушать гонца, который прислан к нам с предложением от пана Гонсевского. И как ты думаешь, кто этот доверенный человек злейшего врага нашего?..
Сын бывшего
воеводы нижегородского, боярина Милославского.
Каждый знаменитый боярин и
воевода пожелает быть царем русским; начнутся крамолы, восстанут новые самозванцы, пуще прежнего польется кровь христианская, и отечество наше, обессиленное междоусобием, не могущее противустать сильному врагу, погибнет навеки; и царствующий град, подобно святому граду Киеву, соделается достоянием иноверцев и отчиною короля свейского или врага нашего, Сигизмунда, который теперь предлагает нам
сына своего в законные государи, а тогда пришлет на воеводство одного из рабов своих.
—
Сын покойного
воеводы нижегородского?
Герой романа, Юрий,
сын умершего боярина Дмитрия Милославского, бывшего
воеводой в Нижнем Новгороде, известного своею ненавистью к ляхам, присягнул вместе с прочими Владиславу.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих
сынов св. Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего
воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей и попов. Зачем было прислано это посольство, долго никто не знал, тем более что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание заезжих гостей.
— Отважные ребята! — сказал Иван Васильевич, обратясь к царевичу татарскому и художнику. — Будут знатные
воеводы у
сына моего, коли бог не даст мне самому их дождаться.
Зоркие глаза Иоанна прочли в душе моей, и Иоанн называет моего Андреа своим полководцем, беседует с ним о ратном деле, разжигает его молодое сердце славою воинскою, а
сыновьям своим строго наказывает, на помин души его, не забывать отцовского
воеводу.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих
сынов святой Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего
воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей. Зачем было прислано это посольство, долго никто не знал, тем более, что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание от заезжих гостей.
«Изменническим оружием мы не нуждаемся!» — говорили москвитяне. Такой же перевес оказался везде на стороне последних. Среди пленных были посадники, начальствовавшие над войском,
воевода Казимир и
сын Марфы, Дмитрий Исааков Борецкий.
— Ах он,
воевода дырявый! Да что ж он — о двух головах? Тебе, Губареву, да колокольчики воспрещать?.. Который
сына такого произвел, пятой роты Галицкого полка, Петра Губарева?.. По всей империи из всех солдат первый. Обдумай сам, гордый старик, — как исправника порешишь, так и будет. Хочь с места его долой, хочь в женский монастырь на покаяние. Воля твоя.
Когда пришел час снаряжать
сына в поход, лицо
воеводы осенилось грустью.
Сын князя Оболенского-Стриги, Василий, с татарской конницей спешил к берегам Мечи, с самим же великим князем отправились прочие бояре, князья,
воеводы и татарский царевич Данияр,
сын Касимов. Кроме того, молодой князь Василий Михайлович Верейский, предводительствовавший своими дружинами, пошел окольными путями к новгородским границам.
«Любезные
сыны, бояре,
воеводы,
Пришедшие чрез Дон отыскивать свободы...
Сын отвечал ему глухим, предсмертным кашлем. Еще не дошла до них тайна, что Образец отдает дочь свою за Антона-лекаря. Хотя и потревожило Мамона известие, что басурмана выжил старый
воевода из своего двора, но весть о смерти царевича покуда вознаградила его.
Сын князя Оболенского-Стриги, Василий, с татарскою конницей спешились к берегам Мечи, с самим же великим князем отправились прочие бояре, князья,
воеводы и татарский царевич Данияр,
сын Касимов. Кроме того, молодой князь Василий Михайлович Верейский, предводительствовавший своими дружинами, пошел окольными путями к новгородским границам.
Вспыхнули очи Мамона. Он только что сватал дочь
воеводы Образца за своего
сына и получил отказ: неслись уж слухи, потому что мать самого Мамона была волшебница, которая и сожжена. [Князем Иваном Андреевичем Можайским.] От слов Русалки, ему казалось, шапка на голове его загорелась; он придавил ее могучею рукой и, горько усмехнувшись, сказал...
Воевода ушел на свою половину (которую будем отныне звать хозяйскою) и отдал
сыну приказ уложить дьяка и выпроводить с честью домой, когда он протрезвится. Таков был закон гостеприимства, хотя бы гость для хозяина хуже татарина. Но разгульная голова — Хабар — рассудил иначе.
Как бы то ни случилось, успокоенные несколько ее выздоровлением,
воевода и
сын его возвратились в божницу, не без страха, однако ж, что благословение, прерванное так ужасно, вещует для них худое.
— Великий грех пал бы на твою голову, господине и
сыну наш, — говорило одно духовное лицо, — коли б
воевода пролил кровь своих родичей.
Еще был
сын у
воеводы Иван Хабар-Симской (заметьте, в тогдашнее время дети часто не носили прозвания отца или, называемые так, впоследствии назывались иначе: эти прозвища давались или великим князем, или народом, по случаю подвига или худого дела, сообразно душевному или телесному качеству).
Седые густые брови
воеводы нахмурились; лучи раскаленных глаз его устремились на врага и, казалось, проницали его насквозь; исполинскою, жилистою рукой сжал он судорожно меч, грудь его поднялась, как разъяренный вал, и, издав какой-то глухой звук, опустилась. Боярина смирила мысль, что будет пролита кровь при дверях дочерниной комнаты. Он видел движение руки своего
сына и, стиснув ее, предупредил роковой удар.